Детство бывает разное. От родной семьи не осталось воспоминаний...

Детство бывает разное.

При воспоминаниях о детстве перед всеми встают разные картинки. Для кого-то детство – это сплошной праздник с подарками, сюрпризами и всеобщим обожанием. Для кого-то этот период в жизни всплывает страшными серо-черными картинками и не вызывает желания вернуться туда хоть на миг.

Алексей не помнит себя вне детского дома. От родной семьи не осталось воспоминаний. Слишком мал он был, когда его забрали от мамы. «Он - неуправляемый» , так говорили о нем и передавали из одного детского дома в другой. Ему было все равно где и с кем драться. Маленький шестилетний мальчишка разбегался, подпрыгивал и бил со всей силы в лицо воспитателей и ребят постарше. С ним не могли справиться, его не могли уговорить, он дрался. Дрался с жестокостью, на которую только был способен ни - кому не нужный ребенок. «Да он ненормальный!» Как приговор прозвучали слова взрослых,  и Алексея в 1993году отправили в коррекционный детский дом для детей с отклонениями в развитии.

Алешкина история.

День в этом детском доме начинался с линейки, на которой директор говорил одну и ту же фразу: «Запомните, вы – никто,  и вы не нужны никому. У вас нет прав, у вас одни обязанности».

Я был, правда, очень трудным ребенком. Из вредности отказывался учить алфавит. Тогда учитель взяла скакалку и стеганула по спине. Так я запомнил первую букву, а потом и весь алфавит. Учеба мне легко давалась, несмотря на диагноз, который мне поставили. Еще все ребята очень любили преподавателя трудов Александра Васильевича Самойлова. Он учил резьбе по дереву и был с нами добр. Наверное, это не та доброта, которую знают дети в семьях, но для нас, если не бьет - уже считалось хорошо.

На территории детского дома существует ферма. Свиньи, овцы, коровы, куры - и за всем этим хозяйством приходилось ухаживать нам. Дежурные по ферме вставали в 6 утра, управлялись с хозяйством и шли в школу. Было тяжело, но я думаю неплохо, что нас приучали к труду. Плохо то, что кроме этого труда ничего больше не было.

Иногда в детский дом привозили игрушки и вещи. Все это закрывали на складе и никогда не выдавали воспитанникам. Если кого-то из ребят просили помочь унести что-то на склад, это было великое счастье. А этот ребенок становился просто героем. Все садились вокруг него и слушали рассказ о том, какие чудеса ему довелось увидеть. Однажды кто-то осмелился и спросил у директора: «Почему нам игрушки не дают?». Он ответил: «Ваши игрушки – вилы и лопаты». У нескольких счастливчиков были маленькие машинки. Их прятали от воспитателей и берегли, как зеницу ока. Чтобы поиграть машинкой, нужно было отдать ее владельцу пятнадцать пирожков. Ровно пятнадцать дней  расплачиваешься. Я однажды взял сразу две машинки – пирожков не видел месяц.

У нас было три достопримечательности, которые показывали обязательно всем гостям. Это осел, неизвестно откуда взявшийся на ферме, Владик Лебедев – мальчик негр и Саша Круцкий – он сгорел от наркотиков в утробе матери наркоманки. Сашкина кожа была, как после ожога, постоянно шелушилась и кровоточила. Он испытывал немыслимые боли. Каждое утро его простыню приходилось вытрясать на улице, она вся была покрыта Сашкиной кожей. Перед самым выпуском из детского дома у Сашки нашлась мама и забрала его домой. Мы радовались за него, это потом я узнал, что забрала она его из-за большой пенсии по инвалидности и еще сейчас в Интернете размещает Сашкины фотографии и просит помощи. Люди отзываются, шлют ей деньги…

Письма в детский дом приходят нечасто. Но если, случилось чудо, и кому-то написали из дома, праздник у всех. Все очень рады. И не важно, что письмо не тебе, это вселяет надежду, что и тебе когда-нибудь напишут. Как правило, эти письма зачитывались до дыр и выучивались наизусть.

Голод. Я когда вспоминаю детство – сразу есть хочу. Есть хотелось все время. Кормили ужасно. Несмотря на то, что у нас была своя ферма, мяса мы не видели. Иногда давали чебуреки, которые мы называли бумерангами. Их нельзя было есть, их можно было только запускать, как бумеранги. Разгрызть их не представлялось возможным. Правда, было вкусное сало и капуста, которую осенью солили наши девчонки.

С местными ребятами мы все время дрались. За хорошее поведение нас отпускали в субботу и воскресенье на рынок. Что за прогулка такая, до сих пор не понимаю. На рынке мы все время, что-то крали, бабули завидев нас, впадали в панику. И такой променад обязательно заканчивался дракой с местными подростками.

Как-то мы брели в очередной раз в сторону рынка, и я поймал себя на мысли, что не хочу идти туда. Надоело. Недалеко церковь стояла, я и свернул туда. С тех пор начал ходить вместо рынка в церковь. Однажды шла очень красивая служба. Я почти не понимал что к чему, стоял заворожено и вдруг, батюшка кладет мне на голову руку и говорит: «Бог простил». Что творилось в моей душе по дороге в детский дом, я не могу передать. Мысли одолевали: «Да кто я такой, что меня Бог простил? Я же никто и никому не нужен. Я дерусь каждый день. Ворую на рынке. А меня простил БОГ». И я дал себе обед больше никогда не драться.

Восемь лет меня били все, кому не лень. Когда поняли, что я не сопротивляюсь. Однажды услышал, как обо мне говорят: «Ну, вот и еще одного сломали». Они не знали о данном мной слове. Каждую ночь я плакал после побоев и шептал: «Верь, надейся и терпи! Верь, надейся и терпи!» А утром вставал и улыбался своим обидчикам и, честное слово, не держал на них зла. Много позже мне сказал наш директор: «Если бы ни твой Бог, ты бы отсюда ушел или в тюрьму, или в психушку».

Мы привыкли к гостям. Такие, знаете в костюмах с галстуками, тетки с пышными прическами и не улыбается никто. Поздороваются с нами и дальше пошли. Однажды нам сказали, что приедут гости, ради которых нас с уроков снимут. Что тут началось? Это какие такие гости, ради которых нам даже одежду со склада выдали? Все не по росту, все с чужого плеча, но так необычно. В душе все трепетало и подпрыгивало, от ожидания даже сидеть на месте было трудно.

Впервые мы видели автобус раскрашенный яркими картинками. А из автобуса, мы просто глазам своим не верили, выскочил клоун с кучей разноцветных шаров. Заиграла музыка. Один из детдомовцев Пашка, не выдержал и от счастья забежал прямо в лужу и начал прыгать в ней и кричать радостно. Я тоже хотел сделать так, настолько чувства переполняли. Спасибо остановился вовремя, потому, что Пашку под руки и в подвале закрыли. Праздник для него закончился.

Потом мы поняли, что гости наши – американцы из Ванкувера. Они привезли подарки: игрушки, книги, одежду. И раздавали они эти подарки сразу нам в руки. Директор постеснялся при них все на складе закрыть. Еще раздали красивые с яркими картинками библии. Я сразу понял, что вера не такая, как у нас, но библию спрятал. Жизнь в детском доме приучает к осторожности.

На следующий день директор начал линейку с предложения: «Кто сдаст свои библии, тем конфе6тку дам». Малыши обрадовались и побежали меняться. Потом пришел батюшка из местной церкви и эти невиданной красоты книги сожгли прямо во дворе детского дома. Вера же не та. Директор уже без уговоров проходил и отбирал книги, а заодно и игрушки. Игрушки на склад, книги – в костер. Я запаковал свою библию в пакет и спрятал в угле. Так я поменял веру.

Единственное, что у нас не отобрали, это куртки. Яркие, необычные они выделялись на фоне наших серых и бесформенных. Но тут уже вступали в силу наши детдомовские законы. За обладание такой курткой шла настоящая война. В конце концов кто-то придумал, куртки начали рвать и валять в грязи. Грязная и рваная куртка уже не была столь привлекательна и владельцев оставили в покое.

Однажды я неудачно упал на льду и разбил голову. Меня привезли в местную больницу, но врач сказал: «Нужно зашивать, а анестезии никакой. Только завтра привезут». Директор выругался и сказал, что не намерен возить меня туда сюда каждый день, и распорядился, что бы так зашили. Врач глянул на меня устало, и протянул полный стакан спирта: « На, выпей залпом». Следующее что я помню – метель и впереди спина директора, за которой я бреду.

Из детского дома мы все время сбегали. Даже и не важно куда бежать, просто на свободу. Однажды сбежали девочки, их вернули через неделю, и они начали рассказывать о своих приключениях. Я то со времен приезда американцев мечтал, что вырасту и уеду в Америку. И буду ходить в ту церковь, и будет у меня все хорошо. А тут девчонки рассказали, что на попутках добрались до Михайловки, а там, оказывается, есть такая же церковь, как и американская. Все, с тех пор Михайловка вытеснила Америку из моих мыслей.

Когда пришло время выпуска из детского дома, я случайно прочитал свое «дело». Там лежало письмо от соседей моей матери. Они писали, что женщина оставляет малолетних детей одних дома и пьянствует неизвестно где неделями. Чтобы дети не умерли с голоду, она подвешивает к потолку кусок хлеба, кто сможет достать - тот и сыт. Впервые я узнал, что у меня есть братья и впервые мне захотелось найти мать и убить ее.

Наверное, опять меня Бог отвел. Я смог встретится с матерью только спустя три года. Все перегорело уже. Обида прошла. К тому же все эти три года я просто пил беспробудно. Нам с братьями к тому времени дали квартиру. Вот ведь как распорядились. Малышами нас просто разбросали по разным детским домам, а когда мы стали взрослыми и чужими друг другу свели под одной крышей. Сейчас конфликтуем, делим жилье.

Мать моя – женщина еще не старая. Но передо мной стаяла старуха, страшная, морщинистая, седая. Я даже спросил у этой бабушки, как мне мать найти, а она сказала, что это она и есть. Мы сидели с ней смотрели друг на друга, пили водку  и молчали. Потом я спросил: «Соседи тогда правду написали, про кусок хлеба под потолком?». Она заплакала и пьяно произнесла: «Ты только не пей, сынок». Мы не общаемся с ней. Не о чем.

Из такого детства мало кто выходит нормальными людьми. Пьянство, наркотики, ранние беременности у девчонок – это все норма жизни. Еще и диагноз с которым никуда не устроишься. Можно оспорить его, подать документы на комиссию, но это трудно. Обучение – то было по особой программе, знаний необходимых, конечно, не хватает. Особой местью директора была справка на выпуске из детского дома или вообще отправка в психушку. С такой справкой даже разнорабочим не возьмут. Это тем ребятам давали, которые наиболее шустрые. На самом деле, понятно, что у всех ребят там проблемы с развитием. А что вы хотите – дети наркоманов и алкоголиков. Но при хорошем подходе добрая половина из них могли бы стать нормальными членами общества. Просто прав был директор, не нужны эти дети никому.

Часто ребята из детского дома рассказывают душещипательные истории – это тоже в порядке вещей. И понять, где правда, а где ложь не всегда можно. Я тоже одно время ездил в электричке и рассказывал людям, а они деньги давали из жалости. До сих пор не знаю хорошо это или плохо. Одно скажу, что не вру о своем детстве ничего, так почему бы не рассказать.

Спустя три года я взял себя в руки и начал идти к своей мечте. Пить бросил совсем и отправился пешком в такую далекую и сказочную Михайловку. Последние годы живу здесь, при церкви, о которой мечтал. И езжу в свой детский дом с ребятами волонтерами. Я рад, что хоть чем-то могу помочь детям. У меня много планов. Хочу выучиться, пишу стихи и у меня обязательно когда-нибудь будет семья. И детство у моих детей будет другим.