63-летняя политзаключенная отказала Путину. Ей предлагали президентское помилование к 8 марта, но она выбрала принципы
В начале мая оппозиционная активистка из Забайкалья, 63-летняя Наталья Филонова, которую приговорили к 2 годам и 10 месяцам колонии, рассказала, что ей пообещали президентское помилование — но она от него отказалась. Невзирая на ухудшение условий в тюрьме Филонова не унывает и находит плюсы даже в ШИЗО: например, возможность похудеть и послушать песни молодости. «Холод»* публикует письмо Натальи Филоновой из колонии — о том, почему она считает правильным отказ от помилования Владимиром Путиным.
Свое письмо Наталья Филонова начала со слов о том, что ее второй раз за месяц отправили в штрафной изолятор. Но часть письма, в которой она рассказывала о своем пребывании в ШИЗО и о том, почему ее туда отправили, подверглась цензуре — «Холод»* только примерно восстановил содержание ее слов после цензурных изъятий. Защитница Филоновой сказала «Холоду»*, что не знает, правда ли пенсионерку во второй раз за месяц отправили в ШИЗО, потому что письма Филоновой на ее имя администрация колонии якобы не отправляет.
По словам защитницы, Филонова неоднократно сообщала в письмах, что фамилия ее защитницы у администрации колонии под запретом: перед заседанием кассационной инстанции она написала, что у нее изъяли не только большое письмо к защитнице, но и доверенность на ее имя Для того, чтобы сообщить о возможном помиловании, меня официально не приглашали ни в какие высокие кабинеты, ни к какому высокому начальству. Просто приехал адвокат — как раз за два дня до назначенного мне кассационного суда. (Этого адвоката Наталья Филонова, как она рассказывала в других письмах из колонии, не знала и не нанимала, и на ее вопросы о том, кто его к ней отправил, адвокат отвечать отказывался. — Прим. «Холода»*) Адвокат показал мне [распечатку] публикации, где говорилось о том, что я в числе 52 женщин помилована президентом к 8 марта.
Все мы знаем: чтобы испрашивать помилование, нужно признать вину. Нужно собственноручно писать заявление, проходить определенные процедуры, сотрудничать наконец. Все это мною не приветствуется. Я сказала этому адвокату, что категорически отказываюсь от помилования. Адвокат был удовлетворен. Никакой отказ официально подписать меня не просили. Своей рукой я на этой распечатке написала свои доводы и контраргументы по поводу того, что не хочу крошек с барского стола. Похожая ситуация в моей жизни уже была. Когда я еще находилась в СИЗО в Улан-Удэ — перед апелляционным судом, — ко мне подходил следователь, который завершал мое дело, выяснял мою позицию: собираюсь ли я бороться или приму предложение прокуратуры и, признав вину, отправлюсь домой. Я тогда честно обозначила свою решительную позицию отстаивать справедливость. Результатом стало то, что Верховный суд Бурятии — апелляционная инстанция — отклонил мои требования, подтвердив решение районного суда. И в отместку вымарал из приговора ту часть, где я характеризовалась положительно. Что, я думаю, способствовало назначению мне спецучета уже здесь (в колонии Наталью Филонову поставили на учет как «склонную к экстремизму». — Прим. «Холода»*).
Вспоминаю случай с женщиной, сидевшей в СИЗО вместе со мной, которую несправедливо обвинили в мошенничестве. Она не признала вину. У нее были серьезные адвокаты, широкая общественная поддержка. И ей прокуратура предложила через адвокатов признать вину, пообещав вместо трех лет колонии три года условно. Она мучительно, на наших глазах, принимала решение. И ушла под условный срок, который все оценили как победу. Так вот: я таких мучений, принимая решение отказаться от помилования, не испытывала. Цену всем этим соглашениям я знала. Совесть моя мне не позволила идти у них на поводу. [Сомнения о том, правильно ли я поступила, отказавшись от помилования,] меня не посещали. Но вот мысли о [возможности] амнистии — либо какого-то другого гуманного акта в отношении многих заключенных — у меня были. Ведь объявлен год семьи, президент вновь у власти. Демография тяжелая. Логично предположить, что молодых мамашек для исправления демографии начнут отпускать, — возможно, и старушек прихватят. Сейчас те, кто посылал ко мне адвоката с новостью о помиловании — то есть те, кто думал, как со мной поступить, — приняли решение меня додавить. Скорее всего, будет испробован какой-либо повод, чтобы изолировать меня до конца срока — а истекает он 4 марта 2025 года.
Я предприняла попытку оспорить решение комиссии по поводу постановки меня на спецучет — и оспорить те нарушения распорядка, в которых меня обвиняют. Тогда у меня появится возможность попытаться выйти по УДО. Но пока, хоть прошел месяц, суд [по оспариванию дисциплинарных взысканий, наложенных администрацией колонии] не назначен. И у меня большое сомнение, что он состоится. Моя корреспонденция тщательно люстрируется, и боюсь, многие мои письма не уходят адресатам. Порой люди ждут, ждут ответа и пеняют мне, что я не откликаюсь. Некоторые письма, отправленные мне, я зачастую не получаю. По поводу ШИЗО (о том, что Наталью Филонову отправили в штрафной изолятор, стало известно в начале мая; сейчас она, судя по всему, снова оказалась в ШИЗО — но письмо, в котором она рассказывала об этом, подвергли цензуре. — Прим. «Холода»*).
Волков бояться — в лес не ходить. Или: снявши голову, по волосам не плачут, такие пословицы приходят на ум. Жить можно везде, есть свои преимущества и в ШИЗО. Подумать на досуге. Похудеть. Увидеть и эту сторону жизни. Почитать, кстати. Здесь по распорядку есть личное время — вот пишу вам письмо — и время для чтения. Книги есть, включают и радио тоже по распорядку: новости, песни. Другие заключенные в колонии называют меня «политической» — но держатся в основном по-дружески. Поддерживаю отношения с земляками. Знакомство с разными людьми — это всегда для размышляющих людей находка: узнаешь характеры, обстоятельства, чувствуешь человеческое участие. Люди везде люди, даже те, кто совершил что-то ужасное. Несмотря на запреты, помогают друг другу выживать.
* издание «Холод» признано Минюстом РФ иноагентом
Комментарии посетителей