Лиха беда - начало
Ровно 30 лет назад, первого июня девяносто первого года в моей жизни началось интереснейшее и захватывающее приключение, затянувшееся на целых семь лет. В качестве вожатого студотряда я в первый раз вывозил за город на заслуженный летний отдых шумную и беспокойно галдящую ораву представителей «племя младого, незнакомого».
Позади остались суетливое построение у таблички с надписью «... отряд», бесконечные, напрочь игнорируемые просьбы «родители, отойдите, пожалуйста, от детей», суматошная погрузка чемоданов в сопровождающий автоколонну старенький лагерный «газон». Приём и проверка путёвок, медсправок, поголовный пересчёт постоянно перемещающихся подопечных, в которых мёртвой хваткой вцепились мамы- папы- бабушки- дедушки, напоследок взволнованно наставляющие отпрысков на путь истинный. Бодро гремящая из динамиков музыка, гул голосов, отдельные беседы с самыми бдительными родителями, пытающимися втиснуть в мой мозг, абсолютно осатаневший от суеты и обилия информации, дополнительные сведения об исключительности личностных характеристик и неземной хрупкости души очередных Серёжи или Маши. Объекты словоизлияния присутствовали тут же, хлопая чистыми невинными глазами, но чутко вслушивались, тщательно усваивая нервный диалог.
Однако всё когда-то заканчивается. Наш сумасшедший дом тоже закончился зычным директорский криком «по машинам!». Последние поцелуи, посадка. Финальный пересчёт «личного состава». Перемещение подопечных, которых заведомо могло укачать по дороге (уже начинались нюансы!). И наконец – «поехали!».
Когда мы с напарницей смогли хоть немножко перевести дух и взглянуть друг на друга дикими глазами, то не удержавшись, захохотали на весь автобус. Видок у обоих был ещё тот. Взмыленные, раскрасневшиеся, встрёпанные. Я держал в руках невесть откуда взявшийся пакет с бутылками питьевой воды, она судорожно сжимала пачку измятых путёвок в одной руке и медсправок в другой.
Напряжение начало спадать. Почти сорок пар привлечённых смехом любознательных детских глаз, уставились на нас. Где-то - улыбки до ушей, где-то - серьёзный испытующий взгляд исподлобья. Наступила пора заниматься непосредственно вожатско-воспитательской работой.
Ещё вчера, в процессе медкомиссии, занося детей в списки по годам рождения, мы пытались запомнить как можно больше имён «своих» подопечных, с которыми сейчас очутились тет-а-тет. Правило «номер раз» - знать всех по именам. Никакие отсылки к плохой памяти на лица не принимаются. Не можешь запомнить сразу - лучше не берись работать вообще.
Теперь же, прямо здесь и сейчас, нужно было начинать склеивать из разношёрстной разрозненной массы пусть временный, всего на три недели, но коллектив. В котором твоё слово - решающее и неоспоримое никем. Потому, что по приезду на место, под формулой «...ответственен за жизнь и здоровье...» будет стоять только твоя же подпись. Позже, вечером, пройдут мероприятия, направленные на знакомство всех со всеми, разъяснение «законов» лагеря, обсуждение календарного плана мероприятий, но первое общение самое важное. От него зависит вся смена.
Переглянулись. Выдохнули. И с улыбкой: «Ну что ж, приступим...»
Наверно, именно в этот миг я почувствовал, что вот это - всерьёз и надолго. Как показали следующие семь лет, предчувствия не обманули. Каждый год, на три летних месяца плюс две новогодние недели, всё остальное в жизни не имело никакого существенного значения, оставаясь где-то там, вдали от небольшого островка беззаботного детства, затерянного среди прибрежных сосен Верхневолжья. Бросались дела, переносились встречи, откладывалось задуманное. Ради того важного, чему названия не подобрал до сих пор. Для себя - для души и ещё чего-то...
Блеск и нищета Большого Перелома
В какой-то мере нам, попавшим в студотряд «Импульс» в год окончательного и безнадёжного развала страны, повезло. С одной стороны, мы успели застать некоторые моменты строгой обязаловки, над которыми зрители смеются при просмотре незабвенного «Добро пожаловать, или посторонним вход воспрещён...». С другой - старые наработки и сценарии мероприятий уже не работали, поэтому многое приходилось спонтанно сочинять с нуля. Отрядные игры, общелагерные мероприятия, вроде Дней Нептуна, вожатских концертов и прочего, придумывались на ходу. Кстати, идеи многих сценариев, написанных в то время «на коленке» во время коротких перерывов, в тихий час или после отбоя, отрабатывались еще не один год ребятами, пришедшими работать после нас. Тайным предметом гордости было и то, что некоторые из них в своё время сами ездили детьми в наши же отряды. Не скажу, что традиция преемственности закладывалась тогда - она уже была, но в неё привнеслось много своего, личного. Происходила адаптация под неожиданно наступившую новую реальность. А вожатский отряд - живой, постоянно обновляющийся организм. Люди приходят и уходят. Кто-то понимал, что не вписался, кто-то просто заканчивал учёбу. Но общий дух и стиль работы оставался неизменным.
Кардинальные перемены, начавшиеся в стране, напрямую коснулись и работы лагеря. Если в первый год на любое отрядное мероприятие выписывалась коробка конфет килограммов на десять и на кухне выпекался огромный пирог, то через пару лет мы, испытывая пресловутый испанский стыд, смотрели, как медсестра, стоя у раздачи, считала количество порций, выдаваемых дежурным. И упаси бог поставить на стол лишнюю тарелку - цербер с тетрадкой тут же нависала с укоризненным видом над провинившимся. Кстати, почему на это ответственное место поставили именно её, секрета тоже не было. По слухам, наша доблестная медработница имела стойкую непереносимость к виду ран, царапин и прочих атрибутов своей нелёгкой профессии, в чём однажды мне пришлось убелиться лично. Однако тесные семейные взаимоотношения с одним из руководителей лагеря заставляли нашего врача нести дополнительную нагрузку в виде такого сотрудника. Чтобы не мозолила глаза - дали тетрадку и поставили считать котлеты.
К счастью, режим экономии продолжался относительно недолго. Завод, в ведении которого мы находились, смог всё-таки выделять средства на нормальный детский отдых. Хотя трудности, как я сейчас понимаю, были большие. В одну из зимних смен временные перебои с поставкой угля привёли к значительному похолоданию в корпусах. Помню, как однажды утром пришлось отдирать намертво примёрзшую, неосмотрительно брошенную с вечера на подоконник сырую шапку. Но и тогда руководство завода смогло решить вопрос буквально за пару дней.
Самое интересное, что несмотря на почти замершее производство, на огромный скандал, разразившийся в эпоху обвальной «приватизации», когда оказалось, что большая часть акций предприятия, работавшего на оборонку, принадлежит почему-то «нашим заграничным партнёрам», лагерь всё равно работал. На отдых приезжали дети заводчан, часть путёвок уходила местному интернату для детей-сирот и малоимущим семьям. Ещё часть продавалась небедному населению столицы. Кстати, работа с контингентом мажоров была самая сложная, в отличии от тех же сирот. Времена «раннего накопления капитала» уже породили пальцезагнутых детишек, научившихся пространно рассуждать о своих правах и абсолютно отметающих само предположение о том, что в мире существуют обязанности. Любые технические моменты, связанные с заправкой кровати, дежурством по палате, столовой и прочим, встречались в штыки. Однако вопросы всё равно решались - где кнутом, а где и пряником. Инерция мышления представителей «совка», как сейчас любят говорить, продолжала действовать. И вызвать у ребёнка чувство стыда за нехороший поступок ещё было возможно. Несмотря на то, что в родительский день папа приезжал к нему на дорогой иномарке, иногда даже в сопровождении доморощенной «охраны».
Показательным для меня стал и случай, подчеркнувший окончательный развал союзного «братства народов». Однажды ближайший совхоз, ещё державшийся на плаву, договорился с руководством лагеря о взаимопомощи. Мы помогали им с прополкой свеклы, а они должны были поставить для нас какие-то продукты. Помощь была разовая - несколько дней работы старших отрядов по паре часов. Причём добровольно. Заставлять никого было нельзя. Проинструктированные руководством, пошли «в народ» договариваться. Основная масса с восторгом приняла предложение, которому на всякий случай придали романтико-приключенческий ореол. И вдруг - фраза: «Вот ещё. Я сюда приехал не на русский колхоз батрачить». В тот год у нас отдыхали дети из Белоруссии. Официально - из зоны, затронутой Чернобылем. В реальности, по поведению, из «непростых». Каюсь, ответ прозвучал совсем непедагогично: «а жрать то, что русский колхоз вырастил, не напрягает?». Естественно, брать их с собой не стали. К взаимному удовлетворению.
Не стоит однако думать, что работать было тяжело и сложно. Экономико-политические оргвопросы по большей мере обходили нас стороной. Мы просто старались по мере сил и возможностей сделать детский отдых интересным и незабываемым. К тому же почти каждый сезон, по слухам, мог быть последним. Махнувшая рукой на присущую всем представителям своего племени жадноватость, пожилая кладовщица открыла «вожатикам» свободный доступ в святая святых - на склад инвентаря, канцелярии, игрушек и прочих сокровищ. Фантазия заработала с удвоенной силой. Самые неосуществимые идеи претворялись в жизнь. Запланированная однажды на полдня игра-прообраз «Зарницы» затянулась на двое суток, с перерывами только на обед и сон. Придумывалось множество игр, викторин, соревнований. Были зимние походы со старинными деревянными санками через Волгу на противоположный берег - его обрывистые горки привлекали гораздо сильнее, позволяя быстрее разгоняться и проезжать гораздо дальше. Конкурсы, КВНы, отрядные костры... Много чего было. И когда заканчивалась очередная смена, слёзы прощания тоже никуда не девались.
Кстати, как-то само собой вышло так, что общение не ограничилось только сезонными временными рамками. Мы собирались и после. Ходили в гости к интернатовским ребятам, в кино, гуляли, болтали. Периодически самые стойкие и преданные адепты отрядного братства заваливались толпой в квартиру, которую я тогда снимал, почаёвничать и поболтать. Однажды по этому поводу даже состоялся разговор с прилетевшей хозяйкой, которую напугала бдительная бабуля-консьержка: «малолеток табунами водит». Недоразумение разрешилось быстро - объяснились, посмеялись и разошлись.
Закат
А время менялось. Одной из примет перемен были милиционеры-охранники, которые стали появляться по ночам на территории. Правда, по первости бдили не ахти как. Один из них даже отличился тем, что устроил стрельбу прямо в лагере в первый же день заезда очередной смены. Слава богу, после отбоя, когда дети были в корпусах. Периодически нас «навещала» местная шпана из соседней деревни, но как правило, все вопросы решались мирно, убеждениями. В «домилиционерские» времена хватало миролюбивого разговора с непрошенными гостями, чтобы достучаться до их слегка затуманенного самогонными парами сознания, что детский лагерь всё-таки не самое лучшее место для прогулок. Иногда, в зависимости от степени этой самой затуманенности, визит прерывался сразу, иногда длился чуть дольше, но до эксцессов не доходило. До того раза. Бдительный страж порядка не придумал ничего лучшего, как начать махать «макаровым» перед носом «гостей». Естественно, в следующую секунду уже сидел в ближайшем кусте. Что уж его сподобило на выстрел, одному богу известно. Итог - двое раненных одной пулей, служебное расследование, куча проблем. В первую очередь для него.
Цивилизация продолжала медленно, но верно поглощать остатки вольнодумия. Жизнь и понятия плавно перемещались в плоскость безусловного подчинения приказам вышестоящих товарищей. К тому же, мы наверное переросли возраст благодушного смешного максимализма, приправленного налётом лёгкой вседозволенности. Если когда-то возможно было оспаривать дурацкие порой распоряжения, идущие сверху без всяких последствий для себя, то теперь всё было иначе. С каждым годом уходил то один, то другой из тех, с кем мы начинали. Уходил, устав от тесных рамок, в которые загоняли былую вольницу. Свято место пусто не бывает - появлялись в «Импульсе» новые лица, но он становился другим. Наконец ушёл и я, окончательно разругавшись с обновлённым руководством лагеря. Наступала новая эра - сотовых, ноутбуков, планшетов, интернета. Мы, когда-то выстругивающие из досок от ящиков биты для «чижа», разбиравшие кровати на куски фанеры для катания с горки, становились динозаврами. Изменились и дети. Многие из наших подопечных тоже выросли. А возрастной ценз при продаже путёвок - нет.
Лагерь умер не сразу. Впереди был ещё длительный период изменений и преобразований. Сначала на всю страну прогремело «я ухожу». Потом появилось слово «прагматизм». Началась эпоха вертикалестроения. А он жил. По периметру вырос высоченный забор, пляж закрыли, грозные ЧОПовцы бодро несли охрану. Смены сокращались. В лето вместо трёх полноценных заездов втиснулось четыре коротких. Менялись вожатые, руководство, дети. Менялся дух, хотя так и должно быть - время на месте не стоит. Но пора пресловутой «стабильности» сделала то, что не смогли «лихие 90-е». Инерция «совкового мышления» закончилась. На первый план выдвинулась калькуляция. Завод начали реорганизовывать, переподчинять, и т.д., и т.п. Лет десять назад в интернете проскочила информация о закрытии лагеря на капремонт. Из этого состояния летаргии он так и не вышел. Совсем. Периодически в сети мелькают видео и фото, сделанные его «аборигенами», ностальгирующими по прошлому. Я не смотрю - грустно.
Попадая в те края, каждый раз получаю предложения от ребят, с которыми работал, съездить в знакомые до боли места. Но всегда отказываюсь. Наверное, увидеть то, что там осталось - значит окончательно проститься с молодостью. Понять, что она никогда больше не вернётся. Как не вернутся эхом громкие детские крики и смех, звеневшие когда-то среди прибрежных сосен Верхневолжья.
Не хочу.
Николай Третьяк
Комментарии посетителей